...В миру, когда возвращался второй раз из Почаева, заехал в Загорск, поговорил, с кем следует. Сказали: «Готовь документы». Обещали принять в семинарию!
А когда стоял в Троицком соборе у мощей преподобного Сергия, вдруг так захотелось быть на месте гробового иеромонаха! И тут же одернул себя: «Грешно ведь ставить себя на место священника...» С тем и уехал домой, в Сибирь. Приехал и вижу во сне: огород, высокие подсолнухи, и среди них большие грядки из навоза, на них огурцы – необычные, огромные, но их не видно, они все там, в навозе. Я стою на грядке, и давай их вырывать оттуда один за другим; вырываю, а сам плачу и приговариваю: «Преподобне отче Сергие, моли Бога о мне!»
...Лето. Документы отосланы. Вместе с другом Володькой жду вызова из Загорска на вступительные экзамены. Наконец, вызов пришел. Иду к начальнику шахты, показываю. Он посмотрел, переглянулся с кем-то, дал прочитать. Все вокруг молчали. Начальник шахты сказал: «Для поступления в институт дают отпуска, а как в семинарию – не знаю. Подождите, выясню». Потом ухмыльнулся: «Ладно, приходите завтра». «А что если только уйду, он возьмет и позвонит кое-куда, и сорвут поездку?» ‒ подумал я. Взял у него из рук вызов, сел на велосипед и покатил домой. Чувствую: на душе неспокойно... И решение пришло. Тут же написал заявление на расчет. Володя – тоже. Вместе отправились снова к начальнику шахты. Его уже на работе не было, поехали домой. Открыл сын-подросток; он спал. Зашли. Начальник поднялся: «Что вы хотите?» ‒ «Подпишите на расчет», ‒ и протянули заявления. Он плохо соображал со сна, подписал, и мы тут же помчались домой, а утром получили деньги. В это время все опомнились; приехали из города, начальнику шахты всыпали: как же это так, двоих ребят отпустил в семинарию! Чуть с работы не выгнали: стыд и позор на всю область... А что тут удивительного? Ведь нас в шахте все знали, знали, что мы верующие: крестик не снимали, даже когда мылись в рабочем душе. Интересно вот что: когда мы кресты еще не носили, о нас судачили: баптисты... не пьют, не курят, не гуляют. А как надели, сразу сказали: ну теперь видно, что православные. Русский народ, своя братва!
Перед отъездом друга Володьку все же вызвали, предложили сотрудничать, если поступит в семинарию. Даже пообещали достать билеты в Москву, тогда было очень трудно, очередь с трех ночи занимали. Володя отказался, они уговаривали, настаивали: «Да нам просто интересно знать, как там проводятся занятия. Сообщали бы нам...» Не уговорили. Звание христианина – высокое, и пачкать его мы не собирались.
Святые отцы советуют не доверять снам, однако пророк Иоиль говорит, что в последнее время юноши и девушки будут вразумляемы видениями и сновидениями. Вот и я, перед тем как ехать в Троице-Сергиеву лавру, видел такой сон: будто мать моя приходит из магазина и приносит большой сверток, крестообразно перевязанный лентами: «Вот, пальто тебе купила, да какое!» Длинное, черное, редко усыпанное горящими звездочками, и все это из драгоценнейшего материала. Надел его – оно было до самого пола, рукава же не очень длинные, чуть пониже локтя и очень широкие. Мне понравилось: «Настоящее современное пальто!» А мать говорит: «Очередь за ними была большая, мне последнее досталось. Восемь рублей стоит».
Да, по молитвам матери Господь сподобил меня быть священником и надеть рясу, длинную до пола, с широкими рукавами; и учился я восемь лет.
...Вот и кончилась шахтерская жизнь! Получили расчет, выписались, снялись с военного учета. Приехали на вокзал; знали, что с билетами трудно, но не волновались, надеялись на помощь Божию. Помолились, подошли к кассе – ни одного человека! «Два билета до Москвы». – «Пожалуйста».
Едем в Москву. Сижу в вагоне и думаю: «Ну вот, рассчитался, выписался, с военного учета снялся... А вдруг не поступлю? Что тогда? Возвращаться?..» Потом задремал и вижу: Москва, Богоявленский собор. Служит патриарх Алексий I, богослужение кончилось. Патриарх выходит, садится в машину, она трогается... «Да ведь я благословения у него не взял!» И я кидаюсь что было сил через площадь вслед за машиной. Вдруг она останавливается, открывается дверца... Я подбегаю, встаю рядом... Патриарх улыбается, протягивает мне руку, я целую ее... дверца закрывается, и машина уезжает. «Слава Богу! Получил благословение!» Господь успокоил видением: теперь я был уверен, что поступлю.
А когда уже учился, наш класс привезли осенью в Богоявленский собор. Отгородили место у солеи, там мы, сорок человек, стояли и молились. Когда пропели «Отче наш», классный руководитель, архимандрит Матфей[1], сказал нам: «Теперь все проходите по одному в алтарь взять благословение у Святейшего». И так как я стоял первым, то первым и вошел в алтарь. Святейший сидел в кресле, я быстро приблизился, поклонился: «Благословите!» Он улыбнулся, протянул руку, и я тут же вспомнил, как он во сне протягивал мне руку с такой же улыбкой.
Благословение Божие было: я студент МДС – Московской духовной семинарии.
Бог благословляет монашество
Троице-Сергиева лавра. Центр Православия, сердце России. Приезжают сюда со всех концов страны. В день памяти преподобного Сергия бывает до 50-ти тысяч человек, по территории с трудом можно пройти.
Преподобный Сергий Радонежский – как солнце среди русских святых, его молитвами и предстательством до сих пор хранит Русь веру православную, по его молитвам стоит непоколебимо святая обитель – Троице-Сергиева лавра. Сколько чудес было явлено здесь, у мощей Преподобного, и не только в старые времена, но и в наши дни; многих я удостоился быть свидетелем...
Начались годы учебы.
Три года был у него иподиаконом-книгодержцем, а служил он в храме святых Апостолов Петра и Павла, что на Солдатской, там есть единственная в Москве чтимая икона Почаевской Божией Матери. За три года при архиерее набрался практического опыта, это очень помогло, когда стал священником; богослужение уже было знакомо.
Итак, Божие благословение – монашество. Прежде чем перейти из Академии в монастырь, восемь раз снился один и тот же сон: будто я снова в армии, стою среди солдат и удивляюсь: почему же я здесь, ведь давно отслужил?
В христианстве есть три рода подвига, к которым Господь особо призывает: юродство, пустынничество и монашество. Люди несведущие обычно удивляются: что ж это будет, если все уйдут в монастырь, ведь род человеческий прекратится! А зачем всем уходить? Не все же могут быть, к примеру, художниками, музыкантами, поэтами, учеными, а у кого есть к этому призвание. К монашеству же призвание особое, от Бога, а кого Господь призывает, тому и помогает, дает силы, хранит.
Владыка Ювеналий отпустил меня, благословил крестом, и 8-го октября, в день памяти преподобного Сергия, я уже был послушником в Лавре.
Самое главное – послушание
Первое время в монастыре пономарил, помогал служащему иеромонаху отцу Ксенофонту. Был такой случай. Я допустил какую-то ошибку, не помню, какую именно, и тут в алтарь вошел наместник отец Платон. Заметив неполадки, строго спросил: «Кто это сделал?» ‒ «Простите, отец наместник, я виноват», ‒ ответил отец Ксенофонт, взял вину на себя, чтобы меня защитить. Наместник немного погудел и успокоился.
Послушания были разные: дежурил на проходной, раздавал масло у Преподобного, сидел в надкладезной часовенке, месяца четыре трудился на кухне.
Одного старичка в монастыре туристы как-то спросили: «А вы кем тут работаете?» ‒ «Послушником», ‒ ответил он. «А что это значит?» ‒ «Это значит, что я всех слушаюсь». Да, такова работа послушника – слушаться старших из братии, не прекословить, не роптать, не раздражаться, не обижаться, одно только знать: «Простите» да «Благословите». Научишься этому – сможешь жить в монастыре.
Помню, нес послушание: продавал за ящиком свечи, просфоры, принимал записки. И вот отец Лаврентий, старший мытарь, как у нас его называли – ответственный за монастырские доходы – решил меня испытать, не присваиваю ли я деньги. Его касса находилась в помещении, где жил наместник, внизу. Оттуда наверх, в трапезный храм, вела винтовая лестница. Однажды прохожу мимо кассы и вижу: возле лестницы лежат три рубля, скомканная бумажка. Рядом никого нет, удобный случай взять деньги. Но я знал, что за каждую незаконно присвоенную вещь придется дать ответ, а потому отбросил деньги ногой в сторону, чтобы других не соблазняли, и пошел дальше. Стал подыматься по лестнице, и вдруг пришло в голову, что эта трешка не просто так здесь лежит. Остановился, оглянулся. И правда, дверь кассы открылась, вышел отец Лаврентий, поднял деньги и тут же скрылся.
Быть всегда во всем послушным – такое желание и решение возникло у меня, когда еще учился в первом или втором классе. В монастыре оно еще больше окрепло. Помнится, был уже иеромонахом и видел такой сон. Будто стою я в алтаре, совершаю проскомидию, поминаю о здравии и упокоении. Вдруг открывается дверь, и в алтарь входит покойный профессор отец Марк (Лозинский). Высокий, в подряснике, он проходит, набирает воды попить, и все это ясно, отчетливо, как наяву. Я сознаю, что он пришел из того мира, и сразу мелькает мысль: давай-ка спрошу его, как мне спастись. Он поворачивается, проходит к престолу, делает два земных поклона. Я за ним: «Отец Марк, скажите, как мне спастись?» Он молчит, и я снова спрашиваю: «Отец Марк, как мне спастись?» Ясно, четко вижу: на престоле крест, Евангелие... Он прикладывается к престолу, оборачивается ко мне и говорит: «Все труды твои – это ничто. Самое главное – послушание. Будешь слушаться своего духовного отца – и спасешься».
Духовного отца послал мне Сам Господь. Когда поступил в семинарию, сказали: у каждого должен быть духовный отец. Кто же будет у меня? Помолился и решил так: пойду на исповедь, кого первого увижу, тот и будет. Стал спускаться под Успенский собор – навстречу отец Наум[3]. Значит, он...
Отец Наум воспитывал строго, учил послушанию, смирению, отсекал всякие привязанности и пристрастия. Как-то подарили мне золотой крестик с цепочкой, очень красивый, привезли из-за границы. Я показал его отцу Науму. «Нравится?» ‒ «Очень!» ‒ «Ну тогда отдай его... отцу Макарию».
Крест отца Наума
6-го декабря 1968 года, в день памяти Александра Невского, первого моего небесного покровителя, семерых послушников, в том числе меня, постригли в монашество. Из них, кстати, в Троице-Сергиевой лавре остался сейчас только один, остальные несут послушание за ее пределами. В этом нет ничего удивительного, так было и раньше: ученики преподобного Сергия отделились от своего учителя еще при жизни и основали вокруг Москвы 70 монастырей...
19-го декабря, в день памяти святителя Николая, патриарх Грузинский Ефрем II рукоположил меня в сан иеродиакона. Диакон из меня был плохой: слишком тихий голос. Еще дома, когда собирался в семинарию, мать говорила: «Да ведь у тебя и голоса-то совсем нет, кто тебя в храме услышит!» Проповеди, однако, говорил... С таким голосом в диаконах долго не держат, и уже 21 мая 1969 года, в день памяти святого апостола Иоанна Богослова, владыка Новгородский Сергий, ныне покойный, рукоположил меня в сан иеромонаха.
По монастырскому обычаю 40 дней служил, потом дали послушание – исповедь. В обычные дни исповедовал под Успенским собором в церкви Всех Святых, а ночью под праздники и воскресные дни – в храме, где совершались богослужения. Надо сказать, что исповедь – самое трудное и ответственное послушание в монастыре. Физическая нагрузка огромная, часто с утра до позднего вечера не выходил из храма. Особенно перед праздником Преподобного. Придешь в храм в полпятого утра и уйдешь в час ночи. Однажды после такой недели лег в час ночи и проснулся в час дня, на том же боку. Отоспался! А отец Наум и тут смиряет. Исповедуешь, бывало, всю ночь, уже утро, начинается ранняя литургия, а люди все стоят на исповедь. Думаешь: хотя бы на часок прилечь. Да не тут-то было, уже зовут: «Отец Наум велел прийти под Успенский, помогать». Это значит – снова исповедь до двух дня. Что делать, идешь, а отец Наум показывает на очередь и говорит громко, строго: «Ты посмотри, сколько народу ждет! Сто человек – это сто рабочих часов, а ты все спишь!» ‒ «Простите, батюшка!» ‒ и снова принимаешься исповедовать.
Когда учился в Академии, пришел новый наместник, и к Пасхе братии давали награды. В храме выстроили игуменов и иеромонахов. Иеромонахам давали золотые кресты, игуменство, а игуменам – кресты с украшениями, митры. И вот игумену Науму дали крест с украшениями, а его золотой крест сняли и положили на поднос, там уже лежало несколько. Дошла очередь и до меня, и мне достался крест отца Наума, я его приметил, он был не очень красивый, хотелось-то как раз другой...
Что ж, значит, как бы все заботы отца Наума сняли и возложили на меня.
Разные встречи
Исповедовал в Троице-Сергиевой лавре семь с лишним лет, и за это время множество было разных встреч и впечатлений, о которых знает один только Господь.
Самое дорогое – это поисповедовать бабушку, которая вот-вот расстанется с этим миром. Грехи, что совершала в молодости, уже не повторяются, сил уже нет; поисповедуешь, и она отходит, очистившись... Другое дело – молодежь, тут грехи без конца одни и те же, да еще какие...
Смертный грех
В первую же ночь, как стал исповедовать, подошла ко мне Люба, девушка лет 17-ти, и покаялась, что шесть раз, причастившись, выбрасывала Тело Христово. Я пришел в ужас, стал объяснять ей, что это тягчайший грех богоубийства, и после длинного наставления предупредил: «Причащаться тебе нельзя, пока не станешь христианкой». Однако через некоторое время она снова появилась, и с тем же: в седьмой раз выбросила Святые Дары! И спокойненько так рассказывает: «Мы с ребятами гуляли в Сокольниках, проходили мимо храма, на гитаре играли, пели, ну я и зашла, как раз причащали, и я причастилась, а во рту стало очень горько, вот и выплюнула...» ‒ «Ты находишься под запретом, тебе нельзя причащаться! Господь накажет тебя за этот страшный грех, войдет в тебя дьявол, злой дух...» ‒ «Не войдет!» ‒ сказала она самоуверенно. «Вот увидишь…» Прошло какое-то время, и она приходит уже бесноватая. Десять лет миновало, а она так и не исцелилась.
Был другой случай. Одна женщина исповедовалась, рассказала много смертных страшных грехов и попросила епитимью, но я не знал, что наложить на нее за тяжкие грехи, и сказал: «Господь Сам даст тебе епитимью». – «Какую?» ‒ «Ну, к примеру, будешь переходить дорогу – и машина собьет, или на работе рука попадет в станок, или заболеешь раком...» Месяца через два-три появляется с забинтованной рукой: «Все исполнилось, батюшка. На работе станком два пальца отхватило, и признали рак. Но теперь я знаю, что это мне епитимья от Господа, и стараюсь терпеть, надеюсь на милость Божию».
Было еще и такое – расскажу, может, кто-нибудь окажется в подобном положении. Сообщили, что одна женщина тяжело заболела, находится в больнице, предстоит сложная операция. Нужно исповедоваться, причаститься. Как быть? По закону священник может в больнице напутствовать больного, но нужно разрешение высшего начальства, особая комната – в общем, сложностей много. Решили обойтись без этого, при желании выход всегда найдется... Взял все необходимое и поехал в Москву, в больницу. Девушка, знакомая этой больной, заранее надела халат, в больнице скинула пальто – и мигом наверх, в палату. «Девушка, вы куда?» ‒ «Сейчас, сейчас, одну вещь забыла...» Привела больную, мы с ней уединились в уголочке под лестницей у черного входа; исповедовал ее, причастил. «Теперь и операция не страшна!» ‒ сказала она с радостью.
Страшная кончина
Однажды обратилась ко мне за помощью медсестра из Москвы: надо причастить больного отца, он при смерти. Была она у меня в 12 дня; договорились встретиться в Лавре в 6 вечера и ехать в Москву.
Приехали к ней домой в пол-одиннадцатого вечера. Хозяйка открыла, провела в комнату, показала на диван. Там лежал неподвижно старик лет 70-ти. «Опоздали, батюшка, в 5 вечера умер». Мне стало не по себе, душу защемило, может стоило поторопиться? Но Господь показал, что так надо было... Лег спать в другой комнате и увидел сон: будто прихожу причастить больного старика, подхожу к нему, приветствую и говорю: «Ну вот, Вы свою жизнь прожили, теперь предстоит отойти в вечность. Для Вас настал решающий момент: либо покаяться, спасти душу, либо...» Он посмотрел на меня: «Нет, каяться и причащаться не буду». Что ж, вольному воля... И он умер, а через некоторое время входит хозяйка: «Батюшка, ожил, просит, чтоб причастили!» Я снова вошел в ту комнату, где лежал старик, приподнял его, говорю хозяйке: «Теплой воды, быстрее!» ‒ а он опять: «Нет, не буду!» И снова умер, теперь уже насовсем. Тогда дочка его, медсестра, и жена встали на колени перед ним и зарыдали, да так громко, что я проснулся... Они, и правда, стояли возле гроба на коленях и причитали. Потом дочка вошла ко мне в комнату, я рассказал ей свой сон, она кивнула: «Да, такой он у нас... Ведь отец Антоний уже приезжал, хотел пособоровать, причастить, а он от всего отказался: мол, узнают еще...» Я стал расспрашивать о его жизни, и оказалось, что он был богохульником, во время войны искурил Библию.
На этом дело не кончилось. Хозяева, не спросив благословения у батюшки, вызвали врача, чтобы сделать укол формалина, хотя это было лишнее: на следующее утро уже собирались хоронить, да и лежал он в комнате с открытыми окнами. Врач перед всеми обнажил его, вскрыл живот, вытащил все внутренности, разрезал их ножницами на мелкие части – и в туалет. Разрезал и руки, накачал формалину, быстренько зашил – за 15 минут со всем делом справился. «Пожалуйста, с вас сорок рублей». – «Мы же договаривались за тридцать...» ‒ «Так я же раздевал, одевал... бесплатно что ли? Вот квитанция...»
73 года прожил человек впустую! Бога не боялся – боялся людей, и на пороге смерти не о будущей жизни думал, не о том, что сейчас придется держать ответ перед Богом за все свои дела, а о том думал, что люди скажут... Пришел к нему Сам Христос, а он отверг Его, не принял! Не дай Бог никому такой смерти! И душа попала в руки жестоких бесов, и телу не дали покоя, все распотрошили.
Надо просить Господа, чтобы дал кончину благую, непостыдную, христианскую. Бывает, что человек в одиннадцатый час приходит... Помню, архимандрит Тихон (Агриков), доцент МДА, рассказывал: когда еще был молодым батюшкой – только что рукоположили, – позвали его к умирающей. Пришел, комната полна людей, все ее сослуживцы; увидев священника, быстро расступились. Больная попросила их выйти, сказала: «Батюшка, я секретарь горкома. Поисповедуйте меня и причастите». Он все сделал, тогда она взяла его руку: «Не выпущу!» ‒ «Что с вами?» ‒ «Вот уже целые сутки ко мне приходят какие-то мужчины, черные, страшные, и кричат: “Ты наша, ты всю жизнь нам работала, никуда от нас не уйдешь!” А когда вы вошли, они отступили... вон они, вон там, я их вижу... Как страшно! Не уходите...» И вскоре умерла, не выпуская его руки.
Вера Ивановна
Сколько прошло перед глазами людей, сколько душ человеческих... Каждого Господь призывает, каждого ведет своим путем. Вот Вера Ивановна. Привезла ее в Лавру подруга, бывшая баптистка. Вера Ивановна тоже была баптисткой – от чрева матери. Родители ее были эмигрантами из Австрии, все предки были баптистами. И вот она стала бесноватой. Страшно мучилась, страдала. Обратилась к своим пресвитерам: «Помогите, в меня вселился злой дух!» ‒ «Не может быть, ‒ ответили ей, ‒ вы храм Духа Святого, и злой дух обитать в вас не может. Наверное, у вас психическая болезнь, обратитесь в психбольницу». – «Нет у меня никакой психической болезни, ведь на работе я чувствую себя нормально, преподаю...» (Вера Ивановна преподавала иностранные языки, бывала за границей, потом вышла на пенсию). Так ничего от них и не добилась, и тогда подруга, принявшая недавно православное Крещение, посоветовала ей обратиться в Православную Церковь. Привезла ее в Лавру. Мы с ней беседовали часа три, она слушала внимательно, душа склонялась к православию... После беседы пошли в Успенский собор, шла служба; она побыла там, послушала монашеское пение. Продолжить разговор решили на проходной, вышли из собора вместе, и, когда огибали его, с угла, где водосточный желоб, упал с 12-метровой высоты камень. Я успел пройти, а Веру Ивановну он задел спереди по кожаному пальто. «Вот видишь, ‒ сказал я ей, ‒ дьявол тебя уже устрашает...»
30-го сентября, в день своего Ангела, Вера Ивановна приняла святое Крещение, и произошло чудо: она сразу же выздоровела, совершенно исцелилась. И сказала: «Теперь я пойду к своим баптистам и скажу им: “Сколько я мучилась, вы мне не помогли, а в Православной Церкви сразу исцелилась”». С тех пор Вера Ивановна стала ходить в церковь, молиться, много читать. Она дева, замужем не была; характер строгий, серьезный, умеет хорошо рассказывать, убеждать. Учеников своих старалась воспитывать в христианском духе, вела беседы и со своими бывшими единоверцами.
Привела она в Православную Церковь Анну Даниловну, 70-летнюю женщину, которая с детства до 40 лет была в православии, а потом 30 лет – у баптистов. В молодости пела в баптистском хоре. А потом тяжело заболела. Вера Ивановна попросила меня прийти к ней. Я пришел, сказал: «Господь послал меня к вам принять от вас покаяние. Это первый и последний раз, больше такой возможности в вашей жизни не будет». Она заплакала: «Буду каяться». И каялась, как никто, обливалась слезами, вся душа открылась Богу и очищалась... После исповеди ей стало лучше, ездила часто в Лавру. Выстаивала длинные монастырские богослужения, со слезами молилась, даже собралась переезжать из Москвы в Загорск, но опять слегла. Через силу иногда выбиралась в церковь, и вот, в Великую Субботу причастилась, а на следующее Пасхальное утро, в 6 часов, скончалась. Упокой ее, Господи!
«Жало в плоть»
Учился в Академии. Богословские науки шли неплохо, не было только времени заняться ими как следует, с утра до вечера – «бабушки», и на исповеди, и на проходной. У одной неотложное дело, у другой великая скорбь, у третьей важные вопросы, и так без конца, за весь день до своей кельи не доберешься... А тут еще дано было, как говорит апостол Павел, «жало в плоть», в душу жало – немецкий язык! Почти им не занимался, руки не доходили, еле управлялся с основными предметами. Преподавательница же, Александра Владимировна, была очень требовательная, хоть и русская, но с немецким педантичным характером. Спрашивала все до точки, студенты от нее стоном стонали, и я больше всех. Уроки посещал добросовестно, выучил чуть-чуть грамматику, а когда вызывали, говорил: «Дейч шпрехен нихт». – «Зетцен Зи зих. Цвай». И так каждый раз. Выстроилась целая шеренга двоек... Это было на втором курсе, и на полугодовом педсовете Александра Владимировна, как ревнитель своего предмета, очень мною возмущалась. Меня исключили из Академии. Наступили каникулы, мы оба отдыхаем: у нее инфаркт, я исключен – всю зиму не ходил к ней на занятия. Летом из Москвы приехала комиссия насчет паспортного режима, проверяли прописку. Добрались и до меня: «Ваш паспорт. Так. Учитесь?» ‒ «Нет». – «Где прописаны?» ‒ «По Академии». – «Ясно. Срок две недели. Через две недели должны оставить Лавру». Через две недели приехали снова, не только московская комиссия, но и загорская: «Пишите объяснение, почему не выехали». Написал, что паспортный режим не нарушаю, в таком положении не я один – еще десять человек тоже прописаны по Академии, а живут в монастыре. Пришлось лаврскому начальству составлять список этих десяти и подать с прошением Патриарху. Патриарх обратился к председателю комитета по делам религии Куроедову, и все десять были прописаны. Мне же пришлось писать Святейшему прошение, чтобы восстановили в Академии. Пришел ответ с его распоряжением: «Считаю полезным закончить богословское образование».
Пролетели второй и половина третьего курса. Александра Владимировна выздоровела, и мы с ней снова встретились. И все началось сначала: «Зитцен Зи зих. Цвай». Двойки, двойки, двойки... Отец Наум посоветовал: «Молись за нее поусердней, поминай на проскомидии у жертвенника». Так он сказал, а я засомневался: «Да верующая ли она, можно ли поминать ее у жертвенника?» И вскоре увидел ее во сне: молодая, приятная, улыбается: «Знаешь, когда ты за меня молишься, мне так хорошо! Помолись за меня...» Рассказываю ей свой сон, она говорит: «Что ж, в Бога я верю, и дочь моя тоже. В церковь ходим иногда, раза два-три в год». Больше ничего от нее не услышал... А двойки все сыплются, милости от нее ни на грамм! Что делать? Уже стал подумывать, не перейти ли на английский: пока алфавит выучу, так третий курс кончится, но вспомнил слова Христа: «Претерпевший до конца спасется». Надо терпеть. И тут опять вижу сон: она, такая же молодая, ставит в профессорской книги на полку. Я спрашиваю ее: «Вы знаете, что такое соборование?» ‒ «Как же, знаю, ‒ с готовностью отвечает она. ‒ Когда человек заболел, он должен во всем чистосердечно покаяться, чтобы не осталось ни одного греха, а потом пособороваться. Бог даст здоровье и отпустит забытые грехи». Рассказал ей и этот сон; она улыбнулась: «Зачем вы мне все это говорите?» ‒ «Может, Вам надо пособороваться?» ‒ «А почему Вы обращаетесь ко мне с этим вопросом?» ‒ «Я соборую людей и вижу, что Вам это необходимо, у Вас со здоровьем плохо...» Она заинтересовалась, стала расспрашивать подробнее о соборовании: может, оно нужно только перед смертью, да и кто будет соборовать? «Я все сделаю, Александра Владимировна». Наконец, она смирилась: «Ладно, когда сойдет снег...» И с этого времени меня больше не трогала. А весной, и правда, приехала. Помню, это было 17 мая 1974 года, было тепло, хорошо, солнышко светило... Нашла меня, побеседовали, поисповедовал ее, с Божией помощью пособоровал, и на следующее утро на ранней литургии она причастилась. Впервые за 70 лет! Со службы шла довольная, радостная... А, когда сдавали экзамен, все отвечали по билетам, меня же спрашивала в общих чертах, поверхностно, и я получил самую высшую – «международную» отметку. Александра Владимировна поправилась и потом еще долго преподавала в Академии.
Христова невеста
Помимо исповеди, два года было у меня послушание в Троицком соборе – дежурить у мощей Преподобного. И там Господь творил чудеса.
Приехала однажды в Лавру девушка с Урала, поисповедовалась у меня, помолилась и уехала домой. Приезжала на следующий год, а на третий, перед тем как отправляться в путь, пришла ей в голову мысль: «Вот хорошо было бы, если б зашла я в Троицкий собор, взяла у батюшки благословение, а он вынул бы из кармана кольцо, надел мне на палец и сказал: «Теперь ты будешь Христовой невестой». Подумала так и тут же отругала себя... Приехала в Лавру. Входит в Троицкий собор, и сразу ко мне: «Батюшка, благословите!» ‒ «Бог тебя благословит! В отпуск?» ‒ «Да». И тут я вынимаю из кармана кольцо – мне на днях подарили – и ей: «Ну-ка, давай руку». Надел и говорю: “С сегодняшнего дня будешь Христовой невестой”. Она промолчала. Провела в Лавре отпуск, а перед отъездом попросила благословение в Серапионову палату, там мощи преподобного Никона. Я взял трех бабушек, чтобы не бросалось в глаза, и мы пошли, а когда она прикладывалась к мощам, в руках у меня оказался черный платок, и только она сделала земной поклон и стала подыматься, я сзади накинул ей его на голову: «Вот и попалась! Теперь будешь матушкой...» Это было зимой, а весной она снова приехала и сказала, что рассказала их Владыке про кольцо и платок, он ей благословил на первых порах духовную мать. Сшила одежду и накануне Благовещения приняла иноческий постриг. А сейчас она уже монахиня.
Так действует через священника благодать Божия, так проявляется через него Божья воля. Все происходит вроде бы случайно, иногда даже шутя, а на самом деле это Господь указывает путь, являет Свой Промысл.
«Он вас спасет»
Моя мать никогда не противилась воле Божией. Когда собирался поступать в семинарию, только сказала: «Уезжаешь? А я с кем останусь?» ‒ «Как с кем? С Богом!» ‒ «С Богом... Ну, поезжай». Решил уйти в монастырь, мама плакала: «А я с кем останусь?» ‒ «С Богом, мама...» ‒ «Ну раз так, то ладно...» Потом, когда уже учился в Академии, надумал ехать на Старый Афон. «Уедешь насовсем, а я с кем останусь?» ‒ испугалась мама. ‒ «С Богом...» ‒ «Ну, если так...» На Афон я, правда, не уехал, зато мама и все родные уехали из Сибири, перебрались поближе ко мне, к Лавре.
Случилось так, что в Прокопьевск из Новокузнецка приехал Алексей, муж сестры моей Марии, и рассказал, что у них разлилась река, город затопило, и их дом сильно подмыло водой. Что делать? Вот и пришло решение: переехать поближе к Загорску. Несколько километров не доезжая Александрова, есть городок Струнино, это уже Владимирская область, там можно купить дом. Место хорошее, много верующих, и до Лавры всего сорок минут на электричке.
Первыми переехали в Струнино Алексей с Марией и детьми, мать, за ними потянулись остальные: Варвара, Ксения, Николай, Евдокия, Василий с семьями. И по сей день живут там, дети у них уже выросли, своих детей имеют, так что мать у меня богатая; одних внуков и правнуков больше тридцати.
Вот и сбылись слова отца, которые он сказал обо мне, когда уходил на войну: «Он вам поможет. Спасет...»
«Стопы моя направи по словеси Твоему»
Когда принял сан священника, мне очень захотелось иметь частицу мощей преподобного Сергия. Думал так: «Я ведь здесь не постоянно, когда-нибудь придется уехать. Как же останусь без его святых мощей?» Просил Преподобного, и вот на его праздник 18 июля приезжает из города Порхова близкий мне батюшка отец Николай и дает крест с частицей мощей: «Это тебе от Преподобного». С тех пор мощи преподобного Сергия всегда со мною – и дома, и в пути...
Как-то в Лавре была конференция, приехало много архиереев. Я шел на территорию Академии и тут мне навстречу – митрополит Алма-Атинский Иосиф[4] (ныне уже покойный, он 25 лет провел в тюрьмах); подошел, приставил ладонь козырьком к глазам, словно бы всматриваясь: «О, отец Амвросий! – и повернулся к своему спутнику: – Хочет быть как Амвросий Оптинский...» А первый раз меня видел! На следующее утро сижу на исповеди, вдруг входит владыка Иосиф. Огляделся: отец Наум исповедует ‒ народу полно. Подошел ко мне: «Батюшка, хочу у тебя поисповедоваться». – «Пожалуйста». – «Наши архиерейские грехи сам знаешь какие...» ‒ поисповедовался и пригласил в свою епархию, в Алма-Ату.
Летом, во время отпуска, я поехал к нему... Возвращаться пришлось самолетом через Барнаул. А от Барнаула всего 120 километров до Алейска... Вот хорошо бы заехать, так давно там не был, взглянуть на места, где прошло детство... Может, найду колышек, где была привязана наша Белянка, может, искупаюсь в речке, где плескался когда-то жаркими летними днями... Что делать? Рассудил так: поездом до Москвы всего трое суток, а самолетом пять часов; если самолетом, то успею и на родину съездить, и вернуться в Москву: отпуск уже кончается. Обратился в кассу аэрофлота: мест нет. К диспетчеру, к начальнику – везде отказ. На земле отказ, но – слава Богу! – есть еще к кому обратиться – к Начальству небесному... Народу вокруг полно, все суетятся, шумят, а я встал в стороне и прошу помощи у Господа, у Царицы Небесной, у преподобного Сергия: «Господи, вон все куда-то едут, может, и не по делу, а мне ведь по делу надо: кого-то поисповедовать, с кем-то побеседовать... Если Тебе, Господи, угодно, дай один билет!» И тут же из другой кассы – я туда даже и не подходил – поднимается высокая модная девушка и машет мне: «Товарищ, идите сюда!» Подхожу. «Вам билет?» ‒ «Да». – «Куда?» ‒ «В Москву на шестнадцатое». – «Если вы из семинарии, я вам устрою». Показал ей студенческий билет, она обрадовалась: «Сейчас...» Набрала номер: «Москва, один на шестнадцатое!» ‒ «Ничего нет». – «Снимите с брони, у меня особый человек». – «Не можем». Она поднялась: «Подождите...» Ушла, минут через десять вернулась довольная: «Все в порядке!» Дала мне билет, я протянул деньги за услуги, она не взяла: «Мне просто пришла мысль сделать вам приятное. У нас в школе учился один хороший мальчик, тоже пошел в семинарию... Вот и вам захотелось помочь».
Господь укреплял мою веру в то, что все в моей жизни происходит по Его святой воле и потому служит для пользы и спасения души.
В 1975 году защитил кандидатскую работу на тему «Баптизм в России, его история и разбор вероучения». Выбор темы был неслучаен. В процессе работы приходилось не только изучать книги, разбирающие учение одной из самых распространенных в мире сект, но и беседовать с баптистами, учиться отвечать на многие сложные вопросы. Все это очень пригодилось мне в течение всей жизни.
И как, уходя с работы, берешь расчет, так и мне, уходя из Троице-Сергиевой лавры, пришлось за все рассчитаться. Тяжело заболел. 8-го октября пришел послушником в Лавру и 8-го октября, в день памяти преподобного Сергия, заболел. Острая форма полиартрита. Воспалительный процесс в обеих ногах, деформация коленных и голеностопных суставов, помимо этого – опухоль позвоночника, так что не мог подняться в постели; высокая, потом субфебрильная температура, да еще постоянный сухой кашель. Пришлось лежать полгода, до самой весны.
Полиартрит прошел полностью, но осталась другая болезнь, уже застарелая – сужение кровеносных сосудов в ногах; стоять, даже недолго, очень трудно. Жало в плоть...
Когда болел, думал: что же дальше? Где теперь буду служить? А Господь, оказывается, заранее все предусмотрел. Из Почаевской лавры приехал благочинный архимандрит Алипий[5] и сказал, что наместник отец Иаков приглашает, очень нужны помощники: проповедовать, исповедовать, водить экскурсии, в общем, работы хватает. «Согласен?» ‒ «Конечно!» Почаевская лавра – обитель Божией Матери, я давно туда стремился.
Но прежде надо было уладить с направлением в ту епархию, откуда прибыл, – Новосибирскую и Барнаульскую. Летом, когда здоровье поправилось, поехал в Новосибирск. Зашел к Владыке, он обрадовался: «Помощь прибыла!» Пришлось его огорчить: «Я болел, Владыка, на приходе служить не могу». – «Оставайся: сразу архимандрита дадим!» ‒ «Нет, не могу. В монастырь вот берут, там хоть сидеть можно на послушании...» Еле его уговорил – подписал направление в Почаев.
Вот и кончилась жизнь в Троице-Сергиевой лавре. Десять лет... Опыта кое-какого набрался. Ведь если доверить душу свою Господу, преподобному Сергию, то в обители этой выковывается добрый пастырь, и тогда ничего не страшно, ни в каких испытаниях, нигде. А мне, многогрешному, Господь много излил милости – не за мои заслуги, а ради Своего народа, и я в глубине души так просил Его: «Господи, если дашь мне крепость и силу, то потружусь во славу Твою и ради Твоего народа...» И Господь укреплял.
[1] Архимандрит Матфей (Лев Васильевич Мормыль, 1938–2009). Регент, церковный композитор, заслуженный профессор МДА, руководитель объединенных хоров ТСЛ и МДАиС.
[2] Митрополит Ювеналий (Владимир Кириллович Поярков, род. 1935 г.), с 26 декабря 1965 г. епископ Зарайский, викарий Московской епархии.
[3] Архимандрит Наум (Николай Александрович Байбородин, 1927–2017), духовник Троице-Сергиевой Лавры.
[4] Митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф (Иван Михайлович Чернов, 1893–1975).
