На мой вопрос о жизненном пути батюшка сказал: «Читай “Богородице Дево, радуйся” 150 раз, проси Божию Матерь. Как Она направит». И получилось всё как бы само по себе. У батюшки не было желания заставить человека, он давал импульс самому определиться, почувствовать – твое это или не твое, самому просить и понять волю Божию.
Потом он стал давать наставления. Например: воздерживаться от пищи в среду и пятницу. Я говорю: «Батюшка, как же можно? Это нереально». И другие моменты. Когда я был алтарником, случилось у меня искушение. Пришел другой молодой алтарник, появились смущающие помыслы: «Я все делаю, а он ничего не делает». Подошел к батюшке на исповедь, чувствую внутренне свое неправильное расположение, говорю: «Батюшка, у меня внутри какая-то дедовщина возникает. Всё сам сделаешь в алтаре, а ему, как ни объясняешь, он все равно приходит перед самой службой, никакие объяснения не доходят». А батюшка: «Вот ты правильно мне говоришь. Если б ты просто мне сказал: я раздражаюсь, я обижаюсь, − это было бы неправильно. А так ты считаешь, что ты всё делаешь, а он ничего не делает. Грех именно в мысли. Ты думай о себе, что если ты хочешь угождать Богу и угождаешь Ему, ‒ то какое тебе дело до других... Ты делаешь Богу. Не мне, не кому-то, не для людей, а для Бога». И у меня поменялось внутреннее расположение: «Действительно! Что я смотрю, как кто делает?» И всё само собой решилось. Важно правильно наладить станок, чтобы он не выпускал бракованной продукции, важно поменять изначально свое расположение, чтобы из него не рождались дурные помыслы и поступки.
Это было, когда я уже решил остаться. На второй исповеди батюшка говорит: «Отпускай бороду, не надо уже тебе бриться». Родители, конечно, были очень огорчены моим поступком, что я остался в монастыре. Батюшка говорил: «Ты не противоречь, не надо. Напиши, что в монастыре удобно остановиться, присмотреться. А как мама расположена, чего она хочет для тебя?» ‒ «Мама говорит: если женишься, то хоть на край света езжай». – «Ну вот и хорошо. Вот и скажи, что девушку нашел, все нормально. Успокой ее». Я так и сказал: «Мама, у меня появились знакомые, хорошие девушки». Этого слова было достаточно, чтобы минус поменять на плюс. Мама писала: «Я так и молилась за тебя, я и думала, чтоб кого-нибудь нашел». Ну вот и нашел.
Господь вразумляет духовника, если ты перед духовником раскрываешь себя, стараешься, насколько можешь, откровенно сказать, ничего не тая. А когда бывают смущения, подозрения, не можешь выговорить, тогда и прерывается нить между чадом и духовником, изволение Божие перестает действовать через духовника. Все зависит лично от тебя, от кающегося грешника. В таких случаях духовник говорит: «Ну, давай подождем, давай подумаем, не надо спешить».
Запомнился один момент. Хочется и тем помочь, и другим помочь... А батюшка говорит: «Помнишь, как было в горячих точках, когда наши воины помогали местным жителям? А местные хитрые, говорят: давай, давай, сюда, сюда... Они заезжают в населенный пункт, а боевики окружают их. Так и бесы действуют: давай, давай! Можно к десантникам ездить с проповедью, можно туда, можно туда! – Не надо, не надо рваться, не надо брать груз неподъемный. Бесам только надо, чтоб ты лишился всех сил, чтоб молитвы не было. Монах – тот, кто молится».
А с мамой решилось так. Она приехала, поговорила с батюшкой, приняла мой выбор. Я показал на храм: «Вот моя невеста».
Когда еще был алтарником, как-то стою рядом с батюшкой со свечой. Он спрашивает: «Хочешь быть дьяконом, священником?» ‒ «Батюшка, как я могу такого хотеть? Ну есть где-то глубоко что-то... Да ведь я еще и не монах». – «Ну как же не монах? Вот и хорошо, что в глубине есть желание. Мы как делаем: букву “А” пишем, а “Б” замечаем, или иначе: один пишем, два в уме».
Меньше двух лет я просто трудился, через год и 9 месяцев меня постригли и рукоположили в дьякона. Батюшка говорил, что своих видно издалека, и было уже понятно, к чему идет. И внутри меня самого тоже. Ведь до того, как принять решение, сделать шаг, было всё передумано, много книг прочитано, и вопрос был только в том, угодно ли это Богу, не ошибаюсь ли, не буду ли потом жалеть. А батюшка всегда говорил: «Монашество и служение Богу – это лучший путь. Вы об этом будете всегда радоваться». Путь семейный, он вначале радостный, а потом печальный. Монашеский путь печальный, но в конце он радостный.
Вот говорят: батюшка прозорливый. К этому надо относиться не формально, дескать, он скажет, и в этом будет твое спасение. Батюшка дает время человеку созреть, собраться, обдумать, самому понять, и тогда он только подтвердит твое собственное решение, поддержит, поможет в начальном движении. Духовник не насилует нашу волю. Где-то, может быть, и нужно было бы проявить жесткость, но он этого не делает. Это качество духовника дает человеку возможность раскрыться, стать самим собой, а батюшка только корректирует развитие личности, не порабощая, не сковывая тех качеств, которые изначально в человека вложены. Каждый сам, как бриллиант, проходит огранку, сам себя обтачивает и потом уже вливается в монастырь, в общее служение, не теряя своих уникальных качеств.
Поначалу мы бываем горячие по тщеславию, хотим что-то из себя представлять. Я считаю, женский монастырь – самое удобное место для формирования священника. Потому что именно в этой среде человек может себя изначально поставить на правильную платформу: в женском монастыре священник никто и ничто. Это и есть правильная база. И только тогда ты формируешься во внутренней работе, в молитвенном поиске и преодолении себя. Есть духовник, а ты – послушник, идешь туда, куда пошлют. И все это убивает начатки тщеславия, которые проявляются постоянно. В то же время какой-то опыт духовной брани накапливается. А если ставишь себе основанием, что ты из себя что-то представляешь, то тяжело потом падать, осознавать реальность.
