К батюшке Амвросию я с группой молодых москвичей попала в 80-х годах прошлого века после изучения основ Православия. Когда открылась свобода слова и собраний, нам не хватало понимания духовных начал в человеке. Организатором и лидером наших встреч был Евгений Андреевич Авдеенко, а самым начитанным из нас, знающим догматы и историю Церкви – Валентин Васильевич Викторов. Мы собирались у кого-нибудь на квартире, и Валентин Васильевич читал лекции на самые разнообразные темы: по истории составления Библии, по агиографии, по начальным понятиям учения о спасении. Слушателями были в основном молодые специалисты, выпускники вузов ‒ медики, психологи, музыкальные работники, инженеры, переводчики. Для меня лекции Валентина Васильевича были продолжением университетского образования, он рассказывал о том, что в советское время совершенно не освещалось программой, при этом уровень раскрытия материала у него был вузовским. После лекции мы просто сидели, пили чай, непринужденно общались.
Логическим завершением этих собраний оказалось вступление в Церковь, исповедание грехов, причастие Святых Христовых Таин. Пока мы слушали лекции, было легко и интересно, но, когда моя университетская подруга, супруга Евгения Андреевича, Наталья Ивановна Московцева, сказала, что они нашли духовного батюшку, к которому надо съездить на исповедь, мысли мои встали в тупик.
До сих пор, хотя я и верила уже в Бога, но как-то для своих нужд, в душе, а тут вдруг – исповедь! Каких-то ограничений для себя я совсем не хотела. Работала в «Интуристе» гидом-переводчиком, мне нравилось ездить и общаться, хоть и уставала, но создавать атмосферу праздника для людей мне казалось вдохновляющим. А свой информационный голод утоляла на наших религиозных лекциях. И вдруг в перспективе ‒ священник, исповедь. В моей голове эти две линии не сходились. Однажды я задала вопрос Валентину Васильевичу: «Нужно ли ходить в церковь?» И он твердо ответил: «В церковь ходить нужно». Он был для нас самым серьезным авторитетом. С него начался мой путь к Церкви, а жизнь в Церкви раскрыл батюшка Амвросий.
Сначала мы потянулись группками в село Жарки. Как нам казалось, старец непременно должен жить в глухом селении, служить в храме, поститься и молиться за весь мир, обладать космическим умом, включать опыт и знания всего мира и чего-то непостижимого и таинственного. Так я его воспринимала, наверное, как и многие из нашего круга.
В Жарках на исповеди у батюшки я постаралась назвать все свои грехи от детства. Было неловко, стыдно, но можно потерпеть, а батюшка ведь не станет вспоминать и высмеивать, даже наоборот, скажет: «Чем больше вы открываете свои грехи, тем больше вас любит Бог». Он называл нас «сырым материалом», а мы заняты были собой, своими отношениями, однако теплоту сердечную, исходящую от батюшки, всегда чувствовали. Помню, когда я после первой исповеди покидала Жарки, было так удивительно легко, а в Москве услышала звон трамваев как музыку.
Он много уделял нам внимания, на себе я почувствовала, что батюшка больше меня любит, чем я его. Батюшка говорил, что разрушение России пошло от интеллигенции, и возрождение должно начаться от нее.
Жарковский храм был в запущенном состоянии. Батюшка Амвросий много сделал для его реставрации. При нем уже жил художник – иконописец Николай, ныне духовник нашего монастыря архимандрит Никифор (Микула). Он расписывал храм, а там еще не было отопления. Валентин Васильевич имел образование энергетика, не знаю подробностей, как сложилось решение, но под руководством его и Евгения Андреевича мы поехали в Жарки устанавливать теплушку и батареи в храме. Своего рода православный стройотряд.
Я ничего не умела, была на подхвате: то кирпичи переложить с места на место, то обед приготовить. К концу работы были установлены батареи и теплушка внутри храма, которая изуродовала весь правый придел, а мы совершенно разошлись в понимании друг друга с Валентином Васильевичем. Батюшка наблюдал за нами со стороны и терпел, не давая никаких указаний. Когда мы всё с горем пополам закончили, он в день отъезда вызывал нас по одному в свою келью. Меня вызвал последнюю и протянул тысячу рублей, я даже не поняла зачем, думала, что ее надо кому-то передать, но батюшка сказал, что это мне. Я взяла, ведь всё, что делал батюшка, было правильно, правда потом испытывала угрызения совести. На эти деньги скромно тогда можно было прожить почти год. А за что я их получила? За то, что мы устроили в храме «индустриальный дизайн»… Думаю, что других участников «стройотряда» батюшка вознаградил еще более щедро. Потом эту котельную внутри храма все же убрали и привели его в благообразный вид.
Позднее Евгений Андреевич Авдеенко с супругой поселились в Жарках, и у алтаря жарковской церкви он нашел место своего вечного упокоения. Но это уже отдельная история.
Я еще продолжала работать в Москве преподавателем немецкого языка, но не чувствовала призвания к этой работе. Через батюшку Амвросия я познакомилась с иеромонахом Дамаскином (Орловским), теперь архимандритом и профессором истории, немного помогала в сборе материалов о новомучениках, а когда был открыт монастырь, через год пришла сюда, чтобы работать Богу.
Думаю, что, если бы батюшка меня не позвал, я в монастырь никогда бы не пришла. В отличие от многих священников советской эпохи батюшка занимал активную позицию, первый шел на контакт, сам призывал, сам преодолевал пассивность человека, обратившегося к нему. Как-то батюшка открыл мне благословение ему от духовного отца архимандрита Наума: «Чадами спасешься». Наверное, так и есть. Не сосчитать всех людей, которые молятся о упокоении архимандрита Амвросия. Верится, что у Престола Божия он сможет сказать о нас: «Вот я и чада, которых Ты мне дал!» (Ис. 8, 18).
