Если поступаешь по благословению, то не улетишь в пропасть. Ольга Доропей, Москва ‒ Иваново

В 1975 году у меня случилась большая беда. Мама видела, что я постоянно плачу, и в июне повезла меня в Загорск (как тогда назывался Сергиев Посад) к отцу Науму, который был ее духовным отцом. В Лавре о. Наума мы не нашли, а когда вошли в Троицкий собор, я увидела молодого темноволосого монаха, который стоял и с кем-то разговаривал. Обратила внимание на его руку, которой он держался за деревянный пилястр, ‒ рука была иконописного вида, такое же впечатление производило и лицо. А мама тем временем направилась как раз к нему: «Ну, ладно, раз о. Наума нет, пойдем к о. Амвросию». Он о чем-то поговорил с мамой, а потом подозвал меня и положил мне руку на голову. Ему было 36 лет, он заканчивал Академию и в этот день должен был сдавать экзамен. Поговорив со мною, сказал: «Вот разговариваю с тобой около часу. Я не зря время потерял?» ‒ «Вот этого не знаю». ‒ «Буду надеяться». Дал мне задание помочь одной женщине.
На фото слева направо: Ольга Доропей, Евгений Доропей, архимандрит Амвросий, мон. Иоанна (Смирнова)

Очень скоро о. Амвросий заболел полиартритом и лечился у сестры Марии в Струнино. Я стала каждую пятницу туда ездить, и он со мной нянчился. Ночью меня разбудит, надевает валенки, говорит: «Одевайся, пойдем, погуляем». Ноги у него были опухшие, как столбы. Мы шли в поле, и он все время говорил о Боге. Эти слова ложились в душу, наполняли мой вакуум, мою внутреннюю пустоту. Однажды во время такой ночной прогулки в поле нас окружила большая стая собак. Я от страха вцепилась в его руку, а он говорит: «Не бойся! Не бойся!» ‒ несколько раз повторил. Перекрестил их, молча, видимо, молился. Они постояли, а потом гуськом от нас убежали. Я внутренне изумилась: «Что же это за священник необыкновенный?!»

Работала я в редакции, в центре переводов, старшим техническим редактором. Мое присутствие там было очень заметно. Как-то задержалась в Струнино до понедельника, на работу нужно в 9 часов. Батюшка говорит: «Да не волнуйся, ничего страшного». ‒ «Нельзя, батюшка. Редакция открывается в 9. Если меня не будет, это будет заметно». Главный редактор часто стоял в дверях и с укором смотрел на всех, кто опаздывает. А батюшка повторяет: «Никто не заметит». Я села в электричку уже около 10 часов, дорога почти 2 часа. Вхожу. Все сидят за столами. Мой стол напротив главного, на виду у всех. Я снимаю пальто и вешаю. Думаю: сейчас будут все спрашивать. Прохожу, сажусь. Главного редактора нет. Все занимаются своими делами, кто-то по телефону разговаривает. Я сажусь. И только тогда ко мне кто-то: «Оль, а вот тут как, ты не знаешь?» ‒ как будто я с утра тут сижу. Вот такие незаметные, мелкие, но для меня чудесные вещи случались много раз по слову батюшки.

Стала я встречаться с одним молодым человеком. Он подарил мне фотокарточку. Батюшка пришел к маме в гости, и я подъехала. Сидели за столом. Батюшка спрашивает: «Ну что у тебя там складывается?» ‒ «Да вот, познакомилась». Достаю фотокарточку, он смотрит: «Нет, это не твоя судьба». И он сказал такую фразу, которую я запомнила, но не исполнила: «Твоя судьба – быть одной». Начала возражать: «Не уважаю одиноких женщин!» ‒ «Почему?» ‒ «Потому что они ходят по улицам и все равно думают: как бы мне выйти замуж...»

Потом познакомилась с Женей Доропеем. Батюшка говорил: «Оставь, это не твое». Но Доропей сватался, ждал меня везде, а работал он на грузовике: «Куда тебя отвезти?» ‒ «Ну ладно, мне туда-то». ‒ «Садись, отвезу». Батюшка в Москве у кого-нибудь останавливался, часто у меня или у Полины Докторович. Женя меня привез, а там уже батюшкины чада собрались. А обратно батюшка меня за руку из дома вывел и провел до метро так, чтобы с Женей не встретилась. Но он снова и снова приходил. В конце концов, я спрашиваю: «Батюшка, что мне делать?» ‒ «Ну ладно, венчайтесь. Но неси крест до конца». Я говорю: «Какой крест? Он следы мои целует». − «Да, да...» Мне уже 74, а тогда было 28, и часто я вспоминаю эти слова.

В Москве у нас квартира была маленькая, двухкомнатная, на проспекте Вернадского. У нас четверо сыновей, мы с мужем, и бабушка еще приезжала, жила по неделе, помогала мне с младшим. И батюшка приезжал. Мы, москвичи, называли его «комета», потому что за ним всегда «хвост» ‒ народ. Он заходит в квартиру один, посмотрит по сторонам, выходит обратно на площадку, а там народ ждет за углом лестницы. Он махнет рукой, и весь хвост кометы – 7‒8 человек – заходит в квартиру. Стол раздвигаем, садимся. Сначала я раскладывала вилки. Батюшка говорит: «Мне не надо, я крестьянин. Дай ложку». Я уже и всем раздавала ложки. За этими многолюдными трапезами он все время говорил. И каждому казалось, что это касается лично его: «Батюшка все про меня говорит».

Однажды мы сидели за столом. Кто-то принес писанную маслом икону Покрова Божией Матери. Он приложился к ней, передал по кругу, и когда икона вернулась к нему, встав после трапезы, он отдал ее мне: «Это для тебя писали». Я не могла поверить! И до сих пор эта икона освящает мой дом.

Как-то у меня заболела кисть левой руки, так сильно, что я ночи не спала от боли. А дети маленькие, к врачу некогда ходить. Ну и приехала «комета» ‒ батюшка со своими чадами. За столом я одной рукой все делала. Он это заметил и, уходя, спрашивает: «А что ты руку левую держишь?» ‒ «Так болит!» Он подошел ко мне, взял и сжал так, что у меня потемнело в глазах. И тут же ушел. А боль мгновенно прошла и не возвращалась.

Батюшка приезжал иногда в Москву, когда жил в Почаевской лавре, часто приезжал и после Кавказских гор, когда жил в Струнино с 1981 по 1983 годы. Звонил всегда по телефону. Я снимаю трубку, и знакомый голос говорит, например: «Обручева, 12». И вешает трубку. Значит, нужно идти на улицу Обручева. Или говорит: «Палашка. Завтра, 13.20». Вешает трубку. Точно так же, когда ко мне приходил, то обзванивал других. Ходил он всегда в подвернутом под пояс подряснике, сверху длинная серая курточка, волосы в берете, был похож на художника.

Их вместе с о. Павлом (Лысаком) выписали из Троице-Сергиевой лавры. О. Павел жил у Галины Львовны Левинсон на ул. Обручева. Инокиня Галина (в монашестве Павла) помогала ему по хозяйству.

Когда батюшка жил в Почаеве, мы часто туда ездили. Заходили перед этим к о. Павлу, и он что-нибудь передавал о. Амвросию. В Почаеве батюшка всегда выглядывал в окошко кельи на втором этаже и смотрел, кто к нему приехал. И на пальцах показывал, спрашивал: «Одна ты? Двое или трое?» И я на пальцах отвечаю, сколько со мной людей. Он тогда спускался вниз, встречал, определял нас на ночлег к одной и той же женщине, жившей рядом с Лаврой. На исповедь к нему всегда стояла огромная очередь, так что трудно было из-за этой толпы народа войти в храм. Входишь в храм и смотришь, как добраться до батюшки. А он высоко в нише стены, в углублении сидит. Станешь в конец очереди и думаешь: хоть бы увидел! И он, когда увидит, головой кивнет. А потом вызывает. Всегда был нам рад. Основная масса людей была с Украины. В других нишах у аналоев тоже сидели священники, но к ним стояло по два-три человека, не больше. А весь народ ехал к о. Амвросию. Поэтому неудивительно, что его выгнали из Лавры. И до этого были «чистки» в монастыре, когда милиция приезжала, паломников загружали в машины и увозили в поле. Сама я не была свидетелем, но люди рассказывали: «Вот, опять была чистка».

Батюшка во всех трудных жизненных ситуациях никогда меня не оставлял. Он давал имена моим детям. А жизнь была непростая, и часто приходили сомнения: может, надо ее изменить? Но я вспоминала слова батюшки: «Неси крест до конца». Терпела, и как-то все налаживалось. Во многих ситуациях я спрашивала батюшку, как поступить. Он говорил, и я – согласна или не согласна – делала по его слову. Получалось все хорошо. Господь по Своей огромной любви к грешникам послал мне духовного отца. И на опыте всей жизни могу сказать: если поступаешь по благословению, то не улетишь в пропасть.

В последние годы мы разделили с детьми квартиру и переехали в Иваново. У мужа были и другие варианты ‒ хотел в русскую глубинку. Батюшка долго медлил, ничего не говорил, хотя знал мое горячее желание. И в какой-то момент сказал: «Переезжай в Иваново». Я была так счастлива! Квартира рядом с монастырем – все Господь дает по благословению духовного отца, по его молитвам.