Прошло несколько месяцев, и Людмила мне говорит: «Я слышала, что в Почаеве есть удивительный священник – отец Амвросий. К нему едет много народа. Он прозорливый». Я первый раз слышал такое слово. Она говорит: «Надо съездить туда, в Почаев». – «Но как же мы его найдем, там же много монахов?» ‒ «А все говорят: если увидите священника, к которому идет огромное количество людей на исповедь, ‒ это и есть отец Амвросий». В Почаеве я сразу увидел батюшку: вокруг него на исповедь стояли сотни людей. На исповеди, узнав, что я после 8-го класса перешел в вечернюю школу, батюшка предложил: «Ты не хотел бы пожить здесь в монастыре?» ‒ «Конечно, хотел бы». ‒ «Ну, оставайся. Я поговорю с игуменом».
Мое послушничество в Почаевской лавре продолжалось около трех лет. Позже мне дали отдельную келью на том же этаже в конце коридора. Но почти все время я проводил у о. Амвросия. Чудесных случаев помощи Божией людям через батюшку в Почаевской лавре было огромное количество. Перечислить все невозможно.
Однажды о. Амвросий идет по территории, возле него море народа, одна пожилая женщина хватает меня за руку: «Сергий! Я из Киева. У моего внука в глазах двоится с детства. На что ни посмотрит, видит два предмета. Можно ли, чтобы батюшка его благословил? Я говорю: «Идите вперед, встаньте у входа в корпус. Я вас подведу к о. Амвросию». Обычно, пока батюшка шел от храма до кельи, его всякий раз окружали люди: кто просил благословения, кто говорил о своей нужде, просил молитв, кто задавал вопросы... Подошли уже к корпусу, куда вход разрешен только монахам. И там стоит эта бабушка с внуком лет 10-ти. Я говорю: «Отец Амвросий, у этого ребенка в глазах двоится, ему трудно учиться». О. Амвросий показывает: «Сколько пальцев?» Он говорит: «Два». «Сколько Сергеев?» – «Два». О. Амвросий положил руки на голову мальчика и стал читать молитву про себя. Благословил три раза голову. Показывает: «Сколько пальцев?» ‒ «Два». О. Амвросий говорит: «Вот сегодня уезжайте домой». – «Батюшка, мы еще хотели побыть». – «Нет, нет, сегодня уезжайте». В субботу я был по каким-то делам в Киеве, стою на службе во Владимирском соборе. Вдруг кто-то меня окликает: «Сергий!» ‒ и падает мне в ноги: «Благодарю Вас!» Это была бабушка, которая приезжала с внуком. «Сегодня произошло чудо. Утром внук проснулся, говорит: бабушка, ты одна, пальчик один...» У него все нормализовалось. И она дает мне ключи от квартиры: «Вот передайте батюшке, у нас квартира есть в Киеве пустая, он может приезжать в любое время». До этого родители мальчика ездили по разным врачам, возили его в Институт Филатова в Одессу – ничего не помогало. Кристаллики были на месте, все на месте, а отчего двоилось в глазах, не могли установить. Я батюшке передал эти ключи. Он сказал: «Не надо, отдай обратно».
Однажды был такой уникальный случай. Приехала женщина, которая работала гинекологом и сделала огромное количество абортов. Ей стали во сне являться эти дети и кричать: «Ты наша убийца!» Она не могла спать сутками. Пошла к местному священнику, он ответил: «Поезжай в Почаев к отцу Амвросию». Она приехала, рассказала свои грехи. Ее сопровождала 18-летняя дочь Ирина, которая была не просто атеистка, а, можно сказать, подкованная атеистка, училась в университете, читала Маркса, Ленина, Энгельса. После исповеди о. Амвросий подозвал меня: «Поговори с этой девушкой, объясни ей вопросы веры». Зашли в комнату для приема посетителей. Не успел я рот открыть, она говорит: «Вы читали Энгельса, Ленина, Маркса?» ‒ «Нет». – «А о чем мы с Вами будем говорить?» Я понял, что ситуация непростая. Подошел к батюшке, он посоветовал позвать Виктора Мамонтова, который преподавал в свое время марксизм-ленинизм в МГУ. На тот момент он был в Почаеве послушником, впоследствии стал архимандритом, в 2018 году почил. Проходит полчаса, выходит отец Виктор, выжатый как лимон, говорит: «Это не человек, это бес: она знает все на память, она меня просто посадила в лужу. Никогда таких не встречал».
Ирина с матерью жили неделю в монастыре. Наступил какой-то большой праздник. Собор, который вмещает до десяти тысяч человек, забит до отказа, народу тьма! Во время проповеди о. Амвросий, обращаясь ко всем, говорит: «Дорогие братья и сестры! Все мы чувствуем благодать Божию, чувствуем присутствие святых. Ибо к пустому колодцу за водой не ходят. Но среди нас стоит девушка Ирина. Она считает, что Бога нет. Так помолимся о ней, чтоб Господь просветил ее душу Своею благодатью!» И вот десятитысячный Успенский собор, весь народ стал вслух молиться: «Спаси ее, Господи! Помоги ей, Господи!» Я слышал и видел эту соборную молитву. На следующий день во время исповеди батюшка подзывает меня к себе: «Пригласи Ирину в пономарку». Служба давно закончилась, в пономарке никого не было. Батюшка говорит: «Бери ее за руки, держи только крепко». Я взял ее за обе руки. Держу, не понимаю, что происходит. Он накрыл ее епитрахилью и стал читать молитву заклинательную на изгнание бесов. Ирина с такой силой сжала мне руки, что я онемел, взмолился: «Господи, дай мне силы!» Она стала возмущаться: «Что вы делаете?! Прекратите! Это насилие». О. Амвросий говорит: «Держи!» По мере чтения молитвы она стала ослабевать, я почувствовал, как она размякла, и я отпустил ее руки. А батюшка говорит: «Завтра придешь ко мне на исповедь». После исповеди бес из нее вышел. Когда Ирина уезжала, она написала три письма – о. Амвросию, о. Виктору и мне. Просила прощения. Благодать коснулась ее сердца, она уехала верующим человеком. Я думаю, что самое главное чудо Почаевской лавры – это когда люди приезжали сюда неверующими, а уезжали верующими.
Был такой случай. Одна женщина приехала взять у о. Амвросия благословение на операцию. Ей должны были отрезать руку, у нее был рак, рука распухла. А о. Амвросий на исповеди спрашивает: «Какая рука?» Взял и ударил ее по этой руке боксерским движением – бах! Она закричала от боли. О. Амвросий: «Ничего, ничего, все нормально!» После исповеди она уехала. Вернулась через три недели совершенно здоровой. По дороге из Почаева опухоль руки постепенно уменьшалась. И когда она пришла на операцию, врачи были поражены, что все прошло. Они не понимали, как это могло случиться.
Подобных случаев было много.
Привезли одного молодого мужчину, у которого была болезнь «пляска Витта». Он все время пританцовывал, все члены его двигались и днем и ночью. О. Амвросий спросил, когда и как это началось. Сопровождающие рассказали: «Он в храме, из которого сделали клуб, играл на гармошке, а все танцевали». Батюшка говорит: «Ну, пускай поживет здесь недельку». Он приходил к о. Амвросию на исповедь, вспоминал грехи. И через неделю болезнь полностью прошла.
Ни одно чудо, которое через него совершалось, о. Амвросий никогда себе не приписывал. Он всегда верил и говорил, что это действует благодать Божия по вере людей.
Много молодежи стало приходить в Церковь, а духовной литературы не было. В те времена нельзя было в церковной лавке приобрести духовные книги. Максимум ‒ продавали церковные календари на следующий год. И отец Амвросий стал заниматься самиздатом, я ему в этом помогал. Деньги от пожертвований перевозил в Москву иеромонаху Павлу (Лысаку). Он кому-то отдавал, и на эти деньги печатали Евангелие, молитвословы, акафистники, духовную литературу. Потом книги привозили в Почаев, и отец Амвросий безвозмездно их всем раздавал. Такая была у него миссионерская деятельность.
Отец Амвросий своими доходчивыми и простыми проповедями привлекал много людей к Богу. Какое-то время враг рода человеческого терпел, потом он ополчился. Началось давление на наместника через органы власти, и батюшку отчислили из братии.
Его обвинили в антисоветской пропаганде, сказали, что посадят, и выписали из монастыря. Тогда же выгнали почти всех послушников и около десяти монахов. Но не простых монахов, а тех, кто были ключевыми фигурами, – проповедников, духовников.
Из Почаева батюшка уехал весной 1981 года. Он принял это как волю Божию. Летом по благословению своего духовника архимандрита Наума батюшка уехал на Кавказ в горы, взяв меня с собой. Я сейчас вспоминаю это как самые счастливые дни. И с таким же чувством вспоминал те дни о. Амвросий в последних наших беседах. В горах мы провели около пяти месяцев, до поздней осени. В Сухуми вместе с нами приехали Павел Пакулов (ныне архимандрит Игнатий) и Николай Доненко (ныне епископ Нестор). Вначале поднимались все вместе в горы. Потом Павел с Николаем уехали, а мы остались.
Монах Василий, который нас вел, заблудился. Шли четыре дня, причастились запасными Дарами, думали, что уже в последний раз. О. Амвросий тогда сказал: «Мы не просто так заблудились. Чтоб попасть туда, куда мы идем, надо очиститься. А чтоб очиститься, надо пострадать, и надо пройти этот путь, которым мы идем». Дошли до отчаяния. Возвращаться назад ‒ три дня пути, а сил нет. Вперед идти – еще чуть-чуть и упадем, силы на исходе. Горные хребты похожи один на другой, мы переходим один, о. Василий говорит: «Вот на этом хребте моя келья». Приходим – не этот хребет, и так три дня. На четвертый день пути, когда мы лишились последних сил, и уже стало темнеть, о. Василий говорит: «Вот это мой хребет». Это уже был пятый хребет. О. Василий со своим спутником пошли, а мы с о. Амвросием не могли двигаться, сидели внизу возле горной речки. Сидели часа два, набирались сил для подъема. Когда уже стемнело, я кричу: «Келью нашли?» И сверху крик: «Нашли!» А о. Василий обещал, когда найдут келью, ударить в колокол. Я кричу: «Почему в колокол не бьете?» Батюшка предположил, что нас обманывают. Опять думали ночевать под открытым небом, укрываться клеенкой. Мы говорили: «Господи, кто создал эту клеенку, дай ему спасение!» В полумраке мы поднялись к месту, откуда они кричали. И вдруг я различаю в сумерках храм. Что чувствуешь, когда ночуешь три ночи подряд на сырой земле, сверху дождь идет, и вдруг находишь человеческое пристанище? Это рай на земле! Мы зашли и два дня спали, не вставая. Когда пришли немножко в себя, старец дал нам своего горного меда, потом служили службу и причащались.
Через неделю надо было уходить за продуктами обратно в Сухуми. Мы собрались, а о. Амвросий оставался один в горах. И вот он говорит мне: «Возьми в свой рюкзак пустую флягу». Я говорю: «Зачем?» ‒ «Возьми! Может, что-то принесете с собой». Ну, послушание… Взял пластмассовую флягу с закручивающейся крышкой, положил в рюкзак. И за послушание о. Амвросию я до сегодняшнего дня жив-здоров. Когда мы шли в Сухуми, так получилось, что я пошел по одной тропе, а мои спутники – по другой. Спускаясь в Команы, откуда ходит автобус до Сухуми, я заблудился. Обходил поток с водопадом, взялся за камень, а он отошел от стенки, и я сорвался вниз вместе с камнем с высоты 12 метров, упал в водоворот под водопадом. Меня спасла пустая фляга в рюкзаке: если бы не послушание о. Амвросию – взять ее с собой, я бы погиб. Меня вынесло с этой пустой флягой на берег. В Сухуми мы пробыли неделю, взяли продукты и уже вдвоем с монахом Василием вернулись обратно.
О. Василий жил выше нас метров на пятьсот, а нам он отдал келью ниже, недалеко от водопада. Келья была полуразрушена, там никто не жил. О. Амвросий говорит: «Надо делать печку». И мы придумали как. Сделали из каштана дощечки. Это уникальное дерево: любой кусок срежешь, поставишь топор вдоль волокон, ударишь – получается почти ровная доска. Мы сделали из этих досок формы для кирпичей, нашли глину и стали ее забивать в эти формы. За два-три дня у нас получалось по пять-шесть кирпичей. Так в течение месяца мы сделали около ста кирпичей. Потом батюшка выложил печь-голландку. Мы топили ее три дня, чтобы кирпичи закалить обжигом.
Спали на втором этаже под крышей. А чтобы сделать второй этаж, нарезали бревен из каштана длиной по 2,5 м. Ставили топор, ударяли и делали из этих бревен доски – пятьдесят штук. И нужно было их подавать на второй этаж. А доску поднять невозможно: она сырая, тяжелая. Я беру доску, с большим трудом начинаю ее подавать, он там берет ее, тянет на себя. Беру вторую доску еле-еле... И вдруг я беру третью доску и не чувствую, сколько она весит, как будто она бумажная, в руках – объем, а тяжести нет. Я подаю о. Амвросию, а он так себе улыбается. Подаю третью, четвертую... И быстренько все доски подняли на второй этаж. Я понял, что батюшка помолился, потому что я бы точно надорвался. Так мы сделали второй этаж и там спали. О. Амвросий укладывался в спальном мешке, а я – закутавшись в одеяло. За день очень уставали. Каждый вечер читали правило по два часа: один день я читаю правило, а батюшка делает тысячу поклонов. На следующий день он читает, я делаю поклоны. Правило ‒ вечерние молитвы, каноны, акафисты. Однажды ночью о. Амвросий толкает меня в бок: «Проснись! Послушай, тут поют». Я говорю: «Кто поет?» ‒ «Бесы поют не на русском языке, я разобрать не могу». Слышу: действительно метрах в пятидесяти от нас хор бесов поет на украинском языке: «Маты, маты ждэ свого солдата, а солдаты тыхо сплять». Я говорю: «Батюшка, а почему они поют на украинском?» ‒ «Они не успели перестроиться. Видать, на Украине какой-то батюшка кого-то отчитывал “идите на горы, на пустынные места”, они сюда прилетели, но не успели перестроиться, поют на украинском». Мы жили в другом измерении: тут мы спим, тут бесы поют... Это было около недели. Потом эти слуховые моменты прекратились. Метрах в пятидесяти от нас бил родник из-под земли, туда часто приходил медведь на водопой, но нас не трогал.
Монах Василий показал нам огромную поляну земляники. «Но вы ее не покушаете». ‒ «Почему?» ‒ «А мыши все съедают». О. Амвросий прочитал молитву на запрещение, благословил на четыре стороны. Каждый день я собирал большую миску ягод. Мыши бегали, а землянику не трогали. И когда старец к нам спустился через две недели, мы поставили миску земляники, он изумился: «Как? Я тут живу 25 лет, а земляники не ел!»
В горной реке водилась форель. О. Амвросию удавалось ее ловить, хотя вода в реке летела со страшной скоростью. Он наловил двенадцать или тринадцать штук. Мы ее запекали на костре и съедали всю вместе с косточками. Я говорил батюшке: «У нас самая лучшая еда. Земляника натуральная, форель из реки, белые грибы!»
После возвращения с Кавказа мы жили в Струнино. В этот период батюшку пригласил к себе в гости в Среднюю Азию о. Геннадий Фаст, он служил под Алма-Атой в селении Георгиево. Батюшка взял меня с собой. О. Геннадий, как и о. Амвросий, был по духу миссионером. Оттуда мы ездили в Алма-Ату на могилу митрополита Иосифа (Чернова), батюшка служил панихиду.
Пока у о. Амвросия не было прихода, он часто бывал в Москве по разным адресам, принимал приходивших для исповеди и совета, укреплял и наставлял своих духовных чад. Одной из них была монахиня Любовь, строгая подвижница. Как-то батюшка зашел к ней в коммунальную квартиру, спросил, где ее комната. Она провела. Батюшка стал открывать все шкафы, все дверки: «А что здесь? А здесь?» И только одну дверку не открыл. А там лежали молитвословы, литература самиздатовская. М. Любовь вспоминала позже, как про себя возмущалась, зачем батюшка открывает шкафы, все высматривает. Через два дня к ней пришла милиция: «Вот о вас написали, что вы занимаетесь распространением нелегальной литературы, у нас ордер на обыск». Матушка села, только молитву Иисусову читает, знает, что у нее в этом комоде лежит. Открыли все шкафы, перебрали вещи, и только эту дверку, где лежала литература, и за нее могли посадить – не открыли.
В селе Красном, где позже служил о. Амвросий, он как-то встретил меня такими словами: «Слушай, тебе надо быть уже дьяконом». И обратился ко всем прихожанам: «Братия и сестры, давайте помолимся за Сергия, чтоб Господь сподобил его стать дьяконом». Все стали молиться. В тот же вечер мы с приятелем уехали в Тулу к владыке Максиму. Только мы зашли, владыка сказал приятелю: «Я твоего друга сделаю дьяконом». Как батюшка благословил, так и случилось. В Туле меня рукоположили в дьякона, потом в священника.
Незадолго до того, как меня изгнали из Почаевской лавры, я ехал в поезде со своим знакомым, и нашими попутчицами оказались две девушки. Мы говорили с ними о Боге, и одна из них обратилась к вере. В будущем она стала моей матушкой. Когда я приехал в Тулу, хотел рукоположиться, владыка мне сказал: «Я монахов не рукополагаю на приходы. Надо жениться». Я написал батюшке письмо: «Такая вот ситуация. Жениться мне или не жениться?» Он прислал ответ на открытке: «Смотри по ходу дела». Я ответил: «Ход дела таков: женюсь». Батюшка прислал мне на свадьбу поздравление с рисунком – курица и три цыпленка (теперь у меня трое детей), со словами: «Неси свой тяжкий крест до сырой могилы».
Когда владыку Максима перевели в другую епархию, я вынужден был оттуда уехать. По благословению о. Амвросия мы с Евгением Никифоровым, председателем общества «Радонеж», пошли к архиепископу Можайскому Григорию (Чиркову), викарию митрополита Ювеналия, и Евгений сказал: «Владыка, у нас есть приход на Рублево-Успенском шоссе. Есть храм, туда бы священника назначить. Вот у нас есть знакомый священник». – «Ну, если его из той епархии владыка отпускает, то я его беру». Так я стал по благословению батюшки клириком Московской епархии в селе Успенском на Рублевском шоссе.
В любых ситуациях о. Амвросий всегда смирялся, никогда не настаивал на своем, готов был отказаться от всего, лишь бы был мир и любовь. И не на словах, а на деле. Батюшка умел к каждому человеку найти подход, и люди открывали ему свои сердца. Батюшка говорил слово Божие как сеятель, сеющий пшеницу, которая рано или поздно давала урожай.
Батюшка всех вдохновлял, от него шла энергия воодушевления. Бывало, в Почаевской лавре встаем рано на полунощницу, темно, сон одолевает. А когда в храм заходил отец Амвросий, улыбался, кланялся ‒ все тут же ободрялись. В нем был заряд энергии, который воодушевлял всех людей.
