В настоящее время я – священнослужитель Преображенского подворья Введенского женского монастыря. С батюшкой Амвросием, который стал моим духовным отцом, познакомила меня в далеком 1986 году моя жена, впоследствии монахиня Анна. Но прежде чем рассказать об этом, нужно вернуться еще дальше в прошлое и рассказать о самой матушке Анне ‒ Марианне Ростковской.
Ее отец московский архитектор Андрей Константинович Ростковский происходил из дворян, мать его была одной из первых женщин-архитекторов в послереволюционной России, а отец – генерал медицинских войск, ‒ он умер от тифа в 1916 году. Будучи человеком верующим, хотя он этого не афишировал, Андрей Константинович посещал церковные службы и общался с духовенством. Когда в 1967 году в Москву приехал из Лондона Антоний (Блум), митрополит Сурожский, он служил вместе с епископом Ювеналием (Поярковым) в храме апостолов Петра и Павла на улице Солдатской. На этой службе присутствовала семья Ростковских. Отец Амвросий позже вспоминал, как он, еще семинаристом исполняя служение иподиакона у епископа Ювеналия, стоял во время всенощной рядом с двумя владыками и держал в руках елей для помазания. Он обратил внимание на семью интеллигентов, как Андрей Константинович перекрестился по-православному, приложился к иконе и подошел к помазанию, потом кое-как, неумело перекрестилась его жена Тамара Дмитриевна, и за ними подошла дочь Марианна, шестнадцатилетняя девушка в короткой юбочке. По окончании службы, возвращаясь домой и оказавшись в одном трамвае, они познакомились с молодым семинаристом Александром Юрасовым, которого уже тогда отличал миссионерский талант и природная общительность. Родители Марианны пригласили его к себе домой. Он стал приезжать всякий раз, когда служил иподиаконом в Москве, иногда даже оставался ночевать. Так возникла эта духовная связь, сыгравшая и в моей жизни ключевую роль.
Марианна была еще не крещена, поскольку родители были людьми заметными и боялись огласки. Но когда они с дочерью были в отпуске в Сухуми, то решили там ее крестить. Они позвонили по телефону своему новому знакомому, семинаристу Александру Юрасову, и просили его заочно стать крестным отцом Марианны. Он дал согласие. Дочь крестили с именем Анна.
Однако после нашей свадьбы тесть Андрей Константинович в очередной приезд о. Амвросия, на тот момент уже иеромонаха, сказал ему, что приходить к ним в дом больше нельзя. Думаю, это было связано с моей работой. Я был на действительной военной службе сначала в КГБ СССР, потом в ФСБ (8-й центр), был период, когда служба называлась «Управление правительственной связи при Президенте России». После этого отношения прервались.
Мы прожили 7 лет в браке, когда у супруги появились проблемы со здоровьем. Ей становилось плохо внезапно, иногда и в транспорте или в общественном месте, почти теряла сознание, а врачи не могли поставить диагноз. Она начала тайно от меня ходить в церковь, окормлялась у одного из московских священников из белого духовенства. Однажды ей напомнили верующие родственники, что она является крестной дочерью батюшки Амвросия, и посоветовали найти его. Она последовала совету и разыскала его, когда он только возобновил свое служение после вынужденного перерыва, был принят в Ивановскую епархию и назначен в с. Жарки Юрьевецкого района. Жена съездила туда тайно от меня. После исповеди батюшка, несмотря на то, что был заочно крестным отцом, крестил ее в бочке с полным погружением. Услышав об этом, некоторые были шокированы: «Как так? Два раза не крестят». Хотя известно, что если есть какие-то сомнения, то совершают Таинство со словами: «Крещается раб Божий (имя), аще не крещен». Батюшка, рассказывая об этом, подчеркивал, что вот Анна после Крещения с полным погружением духовно выздоровела, начала другой образ жизни и получила облегчение в болезни. Я ни о чем не догадывался. Потом постепенно она мне это открыла. Переживая за ее здоровье, я сильно не возражал: лишь бы ей было легче.
Она рассказывала мне об о. Амвросии всякие удивительные вещи, что он не простой человек, прозревает будущее, меня это заинтересовало. Несмотря на то что я еще боялся открыто прийти в церковь, все-таки решил поехать в с. Красное близ Палеха.
Само это путешествие знаменательно. Сопротивление невидимых сил было сильное. Мы выехали из Москвы очень рано, в 5 утра. В те времена машин ранним утром на дорогах вообще не было. Ехали по шоссе Энтузиастов, абсолютно пустынному, но хорошо освещенному. И вдруг увидели лежащего на обочине человека. Неизвестно, был ли он пьян или машина сбила. Я отправлялся изначально с опаской на такую необычную для меня встречу, будучи сотрудником специальной службы, и уже был в состоянии эмоционального напряжения. И тут останавливаться, что-то предпринимать – неизвестно, к чему бы это привело. Мы проехали мимо, но осадок остался неприятный. И когда проехали 350 километров, прямо перед поворотом на с. Красное слева стояли две милицейские машины, проверяли документы у всех. Остановили и меня, до храма оставалось 300‒400 метров. Проверили водительские права. Я, конечно, не показал служебное удостоверение. Спрашивают: «Куда вы едете?» Пришлось соврать: «В город Горький». Хотя точно не знал, как строится маршрут в Горький (теперь Нижний Новгород), никогда туда не ездил. Испугавшись, я проехал мимо Красного прямо ‒ в Палех. Там мое волнение еще усилилось: чуть ли не на каждой улице маленького поселка мы натыкались на милиционера. Кого они могут разыскивать? Было паническое ощущение, что вокруг меня и из-за меня что-то происходит. Сейчас это вспоминать смешно. Но тогда мне было не до смеха.
Мы выбрали какую-то улицу, где их не было, и остановились. Супруга, видя мое состояние, говорит: «Ну, поедем домой». Тут я возмутился: «Ехать в такую даль и вернуться ни с чем…» Через некоторое время мы развернулись и поехали к тому же повороту на с. Красное с противоположной стороны. Милиция стояла чуть поодаль впереди. Не знаю, заметили они мои номера или нет. Я свернул на главную улицу с. Красного, подъехал к храму. Супруга пошла в священнический дом, где она уже бывала.
Через некоторое время выходит батюшка, открывает ворота, приглашая жестом заезжать. В мыслях у меня: «Хорошо бы номера закрыть, кто-то из соседей наверняка передает сведения о приезжих». Не успел я об этом подумать и выйти из машины, а батюшка уже несет две тряпочки, говорит: «Номерки можно закрыть». Это меня сразу расположило, что он чувствует так тонко мое состояние.
Повесили тряпочки на номера и зашли в дом. Там сидели разные приезжие люди в ожидании беседы с батюшкой. Шел Успенский пост, примерно 16-е августа, кто-то готовился к Причастию. Была суббота, около часу дня, а в пять часов уже должно начаться богослужение. Батюшка сразу меня завел в очень маленькую келью, где помещалась только коротенькая лежанка или сундучок и только калачиком можно было спать. Он посадил меня рядом с собой на эту лежанку, и первым же вопросом было: «Вера-то есть?» На что я ответил: «Вера у всех есть» (приехал я все-таки не просто из любопытства, а с внутренним вопросом о смысле жизни). И он сказал: «Правильно». Мы говорили около трех часов, до самой службы. Супруга потом говорила, что ожидавший народ роптал: так много времени батюшка уделил мне.
Пошли на службу. Само пребывание в храме коснулось меня воспоминанием детских лет. Бабушка была верующая, меня до семи лет причащали в храме апостола Филиппа на Арбате, мы жили неподалеку. И теперь забытые и новые впечатления сплетались между собой. В какой-то момент службы меня позвали: «Тебя батюшка ждет». Это была моя первая исповедь. Я ничего не скрывал, отвечая на его вопросы.
На следующее утро мы снова в храме. Когда подошло время Причащения, батюшка велел мне идти приобщаться. Позже я понял, что он тогда все взял на себя: и пост, и молитвенное правило, он причастил меня без всякой подготовки. Потом был молебен. Потом заочное отпевание какого-то человека. Перед его началом, проходя мимо меня, батюшка спросил: «Маму как звали?» ‒ «Александра». – «Отпевали ее?» ‒ «Не знаю». И во время отпевания он произносил каждый раз: «Упокой, Господи, душу раба Твоего (имя) и Александры, матери Александра», давая мне понять, что он мою маму отпевает (мама отошла в тот мир, когда я был в командировке во Вьетнаме). После отпевания нужно было еще крестить младенца…
Мое состояние трудно передать словами. Первое Причастие после 26-летнего перерыва и долгое пребывание в храме наполнили меня невыразимой благодатной тишиной. Я присел на лавочку и со стороны смотрел, как происходит Крещение. Кто-то из народа вел себя не очень благоговейно, за спинами похихикивали, переговаривались. И я, наблюдая за этим со своей лавочки, понимал, что я уже не на их стороне, а на стороне тех, кто верит в Бога. Когда все ушли, батюшка еще разоблачался в алтаре, я помню свое благостное состояние: храм почти пуст, но мне не хотелось уходить. Я понимал, что там, за стенами стережет, меня всё то же: там милиция, там где-то далеко работа, всё начнется сначала. Хотелось остаться в этом храме. Такая неожиданно быстрая совершилась во мне перемена, так внезапно пришло чувство, что вот он – дом, вот где душа успокаивается, умиротворяется.
В тот день к батюшке пришел человек и рассказал, что из колонии сбежали заключенные, поэтому в районе много милиции, всех проверяют. Так объяснились обстоятельства, испугавшие меня накануне. В этот же день вместе с матушкой я уехал уже другим человеком, начавшим путь воцерковления.
Потом я приезжал в Красное один. Вскоре батюшку перевели в Иваново, куда я приезжал и с семьей, но чаще один.
Так и в 1989 г., находясь в Иваново у батюшки, после очередной исповеди и Причастия, я должен был возвращаться в Москву. Оказалось, что батюшка тоже едет через Москву в Киев. Его спутницами были Наталья Христенко (будущая монахиня Анастасия) и маленькая Катя Орловская. Ехали вместе автобусом до Владимира, потом на электричке до Москвы. Поскольку квартира, где я жил, на набережной Тараса Шевченко, находится рядом с Киевским вокзалом, и до отправления поезда было часа два с половиной, то я пригласил всех к нам. Батюшка согласился. Пообедали. Еще была жива моя бабушка, родители умерли рано, а бабушке было уже 92 года. Лет до 85 она была на ногах, постоянно по воскресеньям ездила на раннюю службу. И вот о. Амвросий, уходя на вокзал, спросил, где живет бабушка. Я ответил, что она уже легла, свет не горит. Он попросил: открой дверь. Он не сказал зажигать свет, но я зажег. Он говорит: не надо. Я быстро погасил. Но бабушка зашевелилась. Я не мог понять: зачем открывать дверь, если ничего не видно? Но, может быть, батюшка хотел ощутить дух, какая у нее молитва, какая сила веры, он это тонко чувствовал.
После его первого посещения в 1989 г. в скором времени состояние моей супруги снова ухудшилось. Батюшка сказал, что эта болезнь не к смерти, но надо ехать жить ближе к природе, чтобы всегда можно было попить свежего козьего молока и чтобы храм был рядом. Я решил послушаться, потому что ее состояние было очень серьезное, а врачи не могли определить болезнь.
Мы переехали в Струнино, началась новая жизнь. Батюшка в этот период стал часто приезжать в Москву и останавливаться в нашей квартире на станции метро «Киевская». То есть с мая месяца 1989 года и до последних дней его жизни, всего 31 год, он в этой квартире часто останавливался, когда приезжал на радио «Радонеж» и на другие мероприятия в Москве. Нередко я был его водителем, особенно первые 10 лет этого периода. Когда батюшка приезжал по приглашению во дворцы культуры, в кинотеатры, куда его приглашали для проповедей и бесед в больших аудиториях, я старался раньше освободиться с работы. Часто мы ездили во дворец культуры на метро «Калужская», где батюшка проводил беседы вместе с отцом Артемием Владимировым. Уже появился тогда первый тираж батюшкиной книжечки «Исповедь. В помощь кающимся». Там ее продавали и раздавали.
В 1993 г. я стал священнослужителем Введенского женского монастыря и переселился в Иваново. Мы с батюшкой часто ездили в Москву на машине. Много было событий, о каждом из которых можно говорить отдельно. Батюшка постриг в мантию мою матушку Анну перед ее кончиной.
В Евангелии есть слова Господа к апостолам, когда Он посылал их на проповедь: «В какой дом войдете, сперва говорите: мир дому сему; и если будет там сын мира, то почиет на нем мир ваш, а если нет, то к вам возвратится. В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть, ибо трудящийся достоин награды за труды свои; не переходите из дома в дом» (Лк. 10, 5‒7). Вот это наставление Христа апостолам батюшка исполнил. Хотя и были некоторые недоброжелатели, которые хотели, чтоб батюшка покинул эту квартиру, особенно в последние годы его жизни, писали всякие письма. Тем не менее батюшка остался там, где его однажды и навсегда с любовью приняли.
