Всякий раз, когда мы вспоминаем то или иное событие, тех или иных людей, в сущности, мы вспоминаем себя, а точнее следы прикосновения или царапины, оставшиеся в нашей душе, которые, однажды травмировав память, поселились в ней навсегда.
Архимандрит Амвросий обладал особым даром прикосновения к людским душам, властным, сильным и в то же время по-матерински нежным и заботливым. С ангельской легкостью он касался мысли, настроения или душевного состояния, что давало ему возможность посмотреть на человека изнутри, увидеть ландшафт его души. Что-то интимно доверительное, чарующее было в его приближении к другим, к их проблемам и болевым точкам. А порой это были люди весьма недоверчивые, ушибленные несправедливостью жизни, уставшие и ожесточенные от боли, причиненной ближними, дальними, а чаще всего самими себе, отчего обида на себя и мир нередко превращалась в озлобленную протестность и достигала критического напряжения.
Так вот, отец Амвросий остался в моей памяти мастером ангельского прикосновения – доброго, светлого, ясного, всегда оставляющего след, или царапину, или рубец, или же хирургический шов, ‒ в зависимости от необходимости, характера духовной немощи или болезни данного человека. В его руках духовный скальпель выглядел совсем не страшно. В нем не было беспощадной неотвратимости, чего-то такого, на что человек еще не решился. Напротив, он был похож на дирижерскую палочку, которая с необыкновенной легкостью рассекала пространство, скользя по воздуху. Вопреки ожиданиям и страхам утратить нечто свое, родное и сокровенное, к чему мучительно человек привыкал годами (а грех часто так и воспринимается), о. Амвросий с изящной красотой прикасался к душе пришедшего, к ее сокровенным глубинам и отсекал с небесной простотой и легкостью все лишнее, греховное, все наросты и злокачественные образования, сформировавшиеся в течение всей жизни. Такая духовная операция могла пройти очень быстро, незаметно, а иногда вызывала искреннее недоумение у кающегося: как это часть меня (а грех, повторимся, часто воспринимается как продолжение себя, своей идентичности) – может быть отсечена, отнята и упразднена? Это погружение в Божественную милость, всепобеждающую любовь Христа приносило человеку опыт неземной радости, смысла и красоты, навсегда оставаясь путеводной звездой, личным удостоверением: воистину Господь милостив и человеколюбив! И ты ‒ тот человек, на ком сейчас была явлена Его любовь, а этот священник стал проводником и свидетелем твоего приобщения к Вечности.
Архимандрита Амвросия я впервые увидел в
1979 году в Почаевском монастыре проповедующим среди несметного количества
народа. Это была первая неделя Великого поста. Внешне и внутренне отличаясь от
многих, кто приезжал в то время в монастырь, он свободно и со властью говорил
непривычными словами и интонациями, господствуя над суевериями, недоумениями и
узаконенным в то время неверием. С очевидной внутренней силой он возвращал
заблудившихся к здравому смыслу, к незамутненному источнику жизни – к Церкви
Христовой. Он был добрым привратником и, встречая приходящих, отводил их ко
Христу (Ин. 10, 3). В своих бесчисленных проповедях, произносимых перед
готовящимися к исповеди, он говорил о милости Божьей, действительной,
действенной и действующей прямо сейчас по отношению ко всем, для которой
никакой грех человека не может быть препятствием. И всякий человек может быть
прощен, обновлен, преображен Богом через покаяние и причастие Святых Таинств. С
неутомимостью, достойной удивления, он постоянно повторял, что самое
благоприятное время для исповеди и покаяния, для обращения к Богу ‒ сегодня,
прямо сейчас. Надо только снять ложную самозащиту со своего ума и сердца,
открыть душу, чтобы принять прощение грехов и впустить в свое сердце
воскресшего Христа, облечься в Него и соединиться с Ним через Святое Причастие.
Архимандрит Амвросий говорил медленно, отчетливо и ясно, высоким голосом
проговаривал каждое слово, предварительно взвесив и обдумав. Удерживая в
течение нескольких секунд внутри себя слова, он как бы формировал не столько
звук с определенным смыслом, сколько отливал из него духовную пулю, конечная
цель которой ‒ достичь сердца пришедших в храм. И эти особенные слова,
рожденные в его боголюбивом сердце, достигали своей цели, умножаясь и
усиливаясь по необходимости на лету так, чтобы коснуться всех, проникнуть в их
глубину и оставить неупразднимый, неотменяемый отпечаток, Божественную
царапину, из которой сразу или спустя много лет прольется очистительная слеза
покаяния.
Отец Амвросий, совсем недавно приехавший в
Почаев из Троице-Сергиевой лавры, говорил с явным московским произношением,
непривычным и странным для западной Украины и ее украиноязычных жителей, но это
не вызывало не только возражения и раздражения, но и недоумения – «как же
так!». Напротив, рождалась особенная энергия, присущая духовному посланию,
звучащему иначе, чем принято в повседневной жизни.
Все личные качества ‒ и те, о которых
сказано, и те, что затруднительно перечислить: мимика, жесты и многое другое, –
помогали ему собрать и направить внимание людей не на однажды совершенный грех,
каким бы он ни был, а на возможность быть другим, не таким как прежде, по
милости и благости Христа. Здесь и сейчас ощутить иное качество бытия и свою
принадлежность к нему.
Однажды благодать Божья прикоснулась к
сердцу архимандрита Амвросия и даровала ему неизреченный опыт, открыла
бездонные глубины Божественного милосердия, великой неупразднимой радости для
всякого живущего со Христом, и он в течение всей земной жизни прислушивался к
увещанию Святого Духа. Руководимый благодатью, он словом, молитвой и даже своим
присутствием, светлым и радостным, «для всех сделался всем, чтобы спасти по
крайней мере некоторых» (1 Кор. 9, 22).
Архимандрит Амвросий был добрым
привратником, трудолюбивым, ревностным и внимательным ко всем идущим ко Христу,
и совершал свое поприще с любовью к Богу и всем приходящим к Нему.
